Люблю издавать книги

Для большинства людей, листающих журналы и книги об охоте, остается тайной, кто те люди, что тратят свои силы, время и деньги, чтобы другие могли окунуться в мир дикой природы и охоты, не отрываясь от увлекательного чтения

Сегодня гость нашей программы Алексей Гнедовский. Он не просто увлеченный охотник, путешественник и коллекционер антикварного оружия, но и наш коллега — издатель прекрасного «Русского охотничьего журнала», известного большинству российских охотников.

Как пришли в охоту? С детства или уже в сознательном возрасте?

Меня в охоту привел дед. Мои предки по отцу были из мест современной Белоруссии, из-­под Могилева. Потом переехали в Сибирь, мой дед там и вырос. Он охотился и рыбачил, сколько себя помнил. Семью кормил продукцией охоты и рыбалки, причем как в мирное время, так и военное. Меня часто брал с собой на рыбалку, где очень много рассказывал об охоте на тетеревов, уток. Он больше любил охоту на птиц, хотя, по его словам, во время вой­ны, когда работал как гражданский специалист на одном из оборонных предприятий под Томском, охотился со своим гладким ружьем и на баранов, чтобы прокормить семью.

К природе приучил меня именно дед. И зимой и летом мы много времени проводили на природе, и он, конечно, говорил об охоте, показывал разных птиц, в том числе водоплавающих, которые оказывались поблизости, рассказывал про охоту на них. И я, слушая его, морально уже был готов стать охотником.

Охотиться же я начал уже после смерти деда, когда учился на экономическом факультете МГУ. У меня появились друзья-­охотники, я купил свое первое ружье ТОЗ‑34. В охоту меня втягивать и не нужно было. Уже постарался мой дед — Гнедовский Виктор Евгеньевич.

Как долго вы охотились со своим первым ружьем и где?

Я с ним охотился где-­то лет пять, в Подмосковье, в основном на вальдшнепа, утку и тетерева. Собственно, и первой добытой птицей был тетерев на току во время весенней охоты. Помню, у меня это вызвало какой-­то непередаваемый восторг и оставило самые яркие впечатления.

А когда появилось желание и возможность стать обладателем нарезного оружия?

Бизнесом я начал заниматься в 1992–1993 гг., и появилась возможность купить свое нарезное оружие. У меня тогда не было ни советчиков по выбору оружия, ни опыта. Не помню, из каких своих соображений в качестве первого карабина я приобрел Browning Euro Bolt калибра .300 Win. Но первые 10 лет охоты все-таки больше охотился на птиц, мне мало удавалось побывать на зверовых охотах, а если и была возможность, то зверь на меня не выходил.

Мне удалось много поездить по земному шару. Сначала «болел» Африкой, потом немного полазил по горам, был в Аргентине, охотился на белого медведя в Канаде. Но люблю Россию и охоту в России. Мне нравится охотиться здесь. Это и весенняя охота на гуся, вальдшнепа, селезня, и загоны, и охота на кабана с подхода, и, конечно, охота на реву

Что появилось раньше — коллекционирование оружия или любовь к оружию?

Любовь к оружию. Ведь я коллекционирую антиквариат. А покупать разное оружие стал после того, как начал ездить на различные охоты. Сейчас у меня порядка 20 единиц оружия, но в общей сложности пользуюсь только двумя из них. Разумеется, есть специфические охоты, на которые беру конкретное оружие. Например, для африканских охот — .458 Lott, для охоты в горах — .300 WM. Но в 95% охот я использую гладкоствольную двухстволку Merkel для охоты по перу, а для зверовых охот — Blaser R93 калибра 9,3 х 62.

А какой антиквариат вы коллекционируете? Это в основном холодное оружие?

Началось все с того, что мне подарили немецкий штык Первой мировой вой­ны. И он так понравился, что я стал интересоваться этой темой. А поскольку я человек общительный, то у меня появилось много знакомых в данной области, и я втянулся в коллекционирование антикварного холодного оружия. Увлечение переросло в серьезную общественную деятельность: я издаю книги по военной истории и истории русского оружия, организую выставки, в том числе международные, являюсь членом Международного совета музеев ICOM, вхожу в национальную ассоциацию оружейных экспертов. Огнестрельное антикварное оружие у меня тоже есть, но его очень мало.

Я очень люблю природу, а во время охоты ты в ней просто растворяешься. Московская жизнь — она вся на нервах, на скорости, мелькают люди, встречи, мероприятия, бумаги, идеи. А здесь ты в лесу, иногда один, а чаще с очень небольшим кругом друзей, не имеющих к этому моему основному образу жизни никакого отношения

А на каком холодном оружии вы специализируетесь? Или собираете все подряд?

Мне нравится все, и поначалу я собирал все подряд: Япония, Европа, Иран и т. п. Сейчас основу моей коллекции составляет российское дореволюционное холодное оружие русской армии и народов Кавказа. Почти каждый год я сам устраиваю выставки своей коллекции или принимаю участие в других выставках как в Москве, так и регионах. Поддерживаю музеи, передавая им экспонаты из своей коллекции. Издаю книги про оружие, охоту, про коллекции и выставки, а также по военной истории. Вообще, я очень люблю издавать книги.

Какое место в вашей жизни занимает охота?

Иногда мне сложно сказать, что для меня важнее: бизнес, благотворительность, коллекционирование, издательская или выставочная деятельность. Но когда приходит сезон, на первое место выходит охота. Хобби появляются и уходят, с охотой я связан, сколько себя помню.

Когда у вас возникла идея издавать охотничий журнал?

Все началось с журнала «Охота и рыбалка по всему миру». Я тогда только стал членом Московского охотничьего клуба «Сафари» и познакомился с Сергеем Александрóвичем, который очень увлек меня идеей издания своего охотничьего журнала. Главным редактором журнала стал Сергей Александрóвич, а через какое-­то время мы переименовали журнал в «Основной инстинкт», хотя сейчас мне кажется, что это все-таки было неудачное название.

Как долго он просуществовал? Ведь сейчас журнала с таким названием нет.

Журнал выходил около 4 лет, но потом мне стало казаться, что мы делаем что-­то не так, а закрывать его не хотелось. Однако ничего не бывает случайно: судьба свела меня с Михаилом Кречмаром, который как раз приехал в Москву из Приморья на выставку, и я предложил ему стать главным редактором журнала. Не без труда мы поменяли название на «Русский охотничий журнал», и это оказалось верно. И, как мне кажется, с приходом Михаила наше издание получило второе дыхание и существует вот уже больше 10 лет.

Мне очень нравится издавать охотничий журнала. Ты всегда знаешь, что происходит в индустрии (события, законодательство, объединения интересных людей), и тебе все увлекательно. Знакомишься с новыми людьми, получаешь массу информации и даже, может быть, оказываешь какое-­то влияние на жизнь охотничьего сообщества.

Какой был первый добытый зверь и какие в целом у вас самые выдающиеся трофеи?

Первым зверем был кабан-­секач, добытый во время загонной охоты в Смоленской области. И он не просто вышел на меня, а его гнали собаки, поэтому я еще издалека слышал, что он идет именно на меня. Выстрел — и просто море эмоций.

Но если честно, я не трофейщик и не стремлюсь добыть что-­то супербольшое, что надо обязательно измерить, зарегистрировать и повесить на стенку.

Тогда сразу возникает вопрос: что вас привлекает в охоте? Для кого-­то это размер трофея, для кого-­то — добыть кусок мяса, для третьего — сам процесс охоты. А для вас?

Во-­первых, я очень люблю природу, а во время охоты ты в ней просто растворяешься. Московская жизнь — она вся на нервах, на скорости, мелькают люди, встречи, мероприятия, бумаги, идеи. А здесь ты в лесу, иногда один, а чаще с очень небольшим кругом друзей, не имеющих к этому моему основному образу жизни никакого отношения. Во-­вторых, во мне живет добытчик — я должен добыть, разделать, приготовить, угостить семью и друзей. Я умею делать это сам и этим умением горжусь. Поэтому люблю не какую-­то конкретную охоту, а возможность на ней быть частью природы.

Как я слышал, у вас есть свое охотничье хозяйство под Ростовом Великим?

У меня нет своего хозяйства. Есть охотничий дом, или, как я его называю, «охотничья заимка». Это пара гектаров земли на территории Ростовского района рядом с охотничьими угодьями Ростовского общества охотников и рыболовов. А поскольку я там охочусь уже 25 лет, то меня все знают. Я беру лицензии и разрешения в местном обществе охотников, а сам оказываю им всевозможную поддержку. И, по-­моему, это лучшая конфигурация взаимоотношений, которая может быть.

Как в семье относятся к вашему увлечению охотой?

У меня очень дружная семья. Всем нравится, когда папа отдыхает и уезжает на охоту. Поскольку у меня три женщины — жена и две дочери, — они знают, что если я уеду, то, во‑первых, они могут заняться своими делами, а во‑вторых, я приеду с охоты отдохнувший, счастливый и довольный.

А никто из домашних не тянется к охоте?

У меня две взрослые дочери. Им нравится рыбалка, но иногда они просят взять их на охоту. Однако я не очень понимаю, насколько им это нужно. Дело в том, что несколько раз я брал их за грибами, но они очень жаловались на комаров и лосиных мух. И я с трудом представляю, на какую охоту их взять, чтобы им было интересно и комфортно. Хотя они очень живо интересуются результатами моих охот.

Были ли на охоте какие-­то любопытные случаи, которые помнятся во всех деталях?

Конечно. Много всего было в Африке. Например, во время охоты на «большую пятерку» меня начал атаковывать лев.

Как это было?

Когда мы ехали на машине с двумя местными организаторами-­бурами, собираясь выложить приваду на льва, то увидели, как по траве идет лев, и решили его «скрасть» и добыть. Выбрались из машины и стали подходить к нему. Причем трава была настолько высокой, что если мои пиэйчи (PH — англ. Professional Hunter; профессиональный охотник. — Прим. ред.) хоть что-­то видели в траве, благодаря своему высокому росту, то я практически ничего не видел. И когда мы прошли метров сто, лев стал нас атаковать. Пиэйч кричит: «Стреляй, стреляй!» А я не вижу, куда стрелять. Он даже вскинул свой карабин. И когда расстояние было совсем минимальным, я увидел зверя и выстрелил, а потом еще раз уже по убегающему льву. И все — он пропал. Мы его не видели. Стали обходить по кругу место, куда он ушел, и увидели зверя, лежавшего без движения. Но адреналина я получил по максимуму!

Я знаю, что вы охотились и на Камчатке…

Да, и там у меня случилась одна из самых запоминающихся охот на медведя. Мы нашли медведя, который лежал на краю кедрового стланика, но после моего выстрела он успел заскочить в заросли. Охотились мы втроем: я, оператор и молодой егерь, который возил нас по угодьям на квадроцикле.

Мы подошли к месту, где был медведь, и видим кровь. Егерь, почесывая затылок, говорит: «Что же я ружья-­то не взял? Но надо идти искать». Я снял оптику с карабина, оператора поставили подальше. Егерь зачем-­то достал нож и полез в заросли, пытаясь разобрать кровяной след, а я за ним, чтобы страховать его сверху. Кто был на Камчатке, тот представляет, что значит идти по стланику: это когда практически висишь на ветках, как обезьяна, почти не касаясь земли, настолько плотно переплетены его ветви. Очень неустойчивое положение: равновесие-­то держать очень сложно, а уж не то чтобы стрелять. Так мы лазили около 30 минут, и, хотя было вовсе не жарко, я весь взмок. В конце концов мы добрались до медведя, который лежал головой по направлению к нам и явно собирался атаковать. Но нам повезло: пока мы пробирались, он уже дошел.

В заключение хотелось спросить: когда вы сформировались как полноценный охотник?

Мне кажется, это произошло, когда я пришел в Московский охотничий клуб «Сафари». Я попал в круг единомышленников, с которыми можно было поделиться своими удачами и промахами, обсудить всевозможные вопросы и получить квалифицированную консультацию, запланировать совместные поездки и отправиться на охоту. Там была специфическая атмосфера, благодаря которой я и стал полноценным охотником. С другой стороны, человек развивается и формируется всю жизнь, и я не считаю, что мое формирование как охотника завершилось: еще многое хочется узнать и попробовать.